«...Мой символ веры состоит в следующем. Заслужить расположение и благодарность — единственное научное основание естественного кодекса поведения, полезного и нам, и обществу. Какие бы радости и печали ни готовила нам судьба, этот кодекс дает цель жизни, обладающую безоговорочной ценностью. Я считал бы главным достижением своей жизни, если бы мне удалось рассказать об альтруистическом эгоизме так ясно и убедительно, чтобы сделать его девизом общечеловеческой этики». Это строки из книги Ганса Селье «Стресс без дистресса», о которой мы уже говорили и ранее. Автор назвал ее своим любимым детищем, итогом многолетних исследований и размышлений.
Первая часть книги посвящена изложению довольно стройной научной концепции стресса, разработка которой принесла Г. Селье мировую славу. Вторая часть излагает «принцип альтруистического эгоизма» — «кодекс поведения», систему нравственных положений, определяющих смысл жизни и принципы достижений жизненных целей. По мнению Г. Селье, вторая часть книги полностью вытекает из первой, то есть его философская концепция опирается на биологические исследования по проблемам стресса.
В чем же сущность концепции «альтруистического эгоизма»? Может ли она стать «девизом общечеловеческой этики»?
Г. Селье, рассуждая об эгоизме и альтруизме как биологических, врожденных свойствах всего живого, в том числе и человека, пишет: «Эгоизм, или себялюбие, — древнейшая особенность жизни. От простейших микроорганизмов до человека все живые существа должны прежде всего защищать свои интересы. Едва ли можно рассчитывать, что кто-то станет заботиться о нас добросовестнее, чем о себе самом. Себялюбие естественно, но, поскольку его считают отталкивающим и некрасивым, мы пытаемся отрицать наличие этого качества в нас самих. Мы боимся его, потому что в нем таятся семена раздора и мести. Любопытно, что, несмотря на врожденный эгоизм, многим из нас доступны сильные альтруистические чувства. Более того, эти два противоречивых на первый взгляд импульса отнюдь не являются несовместимыми: инстинкт самосохранения не обязательно вступает в конфликт с желанием помогать другим. Альтруизм можно рассматривать как видоизмененную форму эгоизма, коллективный эгоизм, помогающий обществу тем, что он порождает благодарность. Побуждая других людей желать нам добра за то, что мы для них сделали — и, вероятно, можем сделать еще, — мы вызываем положительные чувства к себе.
Это, возможно, самый человечный способ обеспечения общественной безопасности и устойчивости. Он устраняет пропасть между себялюбием и самоотверженными порывами. Внушая окружающим доверие и признательность, мы побуждаем их сочувственно воспринимать наше естественное желание к благополучию».
Итак, если хочешь обезопасить себя, если желаешь, чтобы к тебе относились хорошо, делали для тебя добрые дела, сделай доброе дело другим, «заслужи любовь ближнего». А как же быть с заповедью: «Возлюби ближнего, как самого себя»? Почему так перефразировал ее Г. Селье? Ведь ни одна религия, ни одно философское течение, ни одна политическая система ничего не имели против этой заповеди. Собственно, а что в ней плохого? «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой», — вполне естественный вывод из повседневной жизни, даже не нужно заглядывать в Новый или Ветхий заветы.
Так-то оно так, да вот следовать этому совету очень трудно. Если бы каждый выполнял это правило, то не было бы ни войн, ни ссор, ни раздоров, ни непонимания друг друга.
Г. Селье видит единственное затруднение в соблюдении этого принципа в несовместимости его с биологическими законами, поскольку «...эгоизм — существенная черта всего живого, и если мы будем честны перед собой, то должны согласиться, что ни один из нас не любит всех своих собратьев, как самого себя... Когда я был моложе, я изо всех сил старался, пока не обнаружил: как ни старайся, не могу я любить ближнего, как самого себя... даже если бы это не зависело от характера ближнего. В отношении некоторых я очень приблизился к исполнению этого завета. Но я покривил бы душой, если бы пытался убедить себя, что, приложив больше усилий, сумел бы следовать этому совету как общему закону».
Снова все упирается в эгоизм, который, как считает Г. Селье, не позволяет искренне следовать библейской заповеди. Как обойти эгоизм, как сделать, чтобы и «волки были сыты и овцы — целы»? Вот тут-то он и предлагает свой принцип «альтруистического эгоизма», девиз которого: «Заслужи любовь ближнего». При этом автор концепции советует не закрывать глаза на эгоистическую сущность происхождения девиза. «Ну и что? Да, я делаю добро другим из собственных эгоистических соображений. Но ведь от этого никто не страдает, а выигрывают все!»
Неужели все так просто в нашей жизни. Придерживайся принципа «альтруистического эгоизма» и станешь счастливым человеком. Разумеется, если так будут поступать все. Значит, все будут счастливы. Конечно, Г. Селье — великий ученый-гуманист, антифашист, добрый, честный и порядочный человек. Это ни у кого не вызывало и не вызывает сомнений. Он строгий материалист, гениальный биолог, заслуженно пользующийся своей славой. Но когда Г. Селье занимается анализом общественных отношений, когда он на них переносит законы биологического развития, он отходит, как верно заметил член-корреспондент АМН СССР Ю. Саарма, от строго научного метода. «Это рассуждение по аналогии, или правдоподобное рассуждение, которое не имеет доказательной силы. Если бы физик вздумал объяснять закономерности воспалительного процесса путем простого переноса, скажем, законов термодинамики, Г. Селье опротестовал бы такую вольность и стал бы отстаивать качественное своеобразие биологических явлений и законов, управляющих ими. Но столь же неправомерно переносить и биологические законы на ту область, в которой они не действуют».
Автор концепции «альтруистического эгоизма», подчеркивая свое желание сделать ее всеобщим нравственным кодексом, тем не менее не советует заводить «дружбы с бешеной собакой», негативно относится, что вполне естественно, к «гнусному и наглому врагу», к закоренелому уголовнику, растлителю юных. Значит, предлагаемая им система не универсальна. Этого и следовало ожидать. Очень похоже на теоретические выкладки социалистов-утопистов.
Но почему все-таки эта концепция мне симпатична? Может быть, потому, что мне симпатичен ее автор? Почему-то, признавая ограниченность, условность позиции Г. Селье по этому вопросу, я не могу отделаться от ощущения, что все же его рассуждения мне импонируют? Ну хотя бы в малых группах — в семье, в классе, в спортивной команде, в коллективе лабораторий или отдела — можно ей следовать? Мне все больше и больше кажется, что это возможно. Во всяком случае, мне очень бы хотелось, чтобы люди взяли на вооружение рассуждения великого канадского ученого.
Недавно на экране телевизора я видел программу с участием группы молодых актеров — очень милых и симпатичных юношей и девушек, которые рассказывали о своем творчестве, о поисках образов героев, которых они играли на сцене. Группа как группа. Таких много. Почему же эта передача осталась в памяти? Дело в том, что дух доброжелательного отношения друг к другу царил в группе, он был виден даже с экрана, я его чувствовал. Мои наблюдения были подтверждены к концу передачи одним из актеров, который подчеркнул, что кредо группы — доброжелательное отношение друг к другу, поощрение успехов каждого. Они учатся доброте, черпая в ней радость общения, заслуживая расположение и благодарность друг друга. Разумеется, в коллективе царит дух доброжелательной критики, и каждый член группы понимает, что она направлена на общее благо, никого не оскорбляет, а преследует одну цель — достижение творческого успеха каждым в отдельности и группой в целом.
Цели... Сколько их и какие они разные! Они могут быть сиюминутные, ближайшие: дочитать книгу, съесть роскошный обед, запивая приятным вином, удовлетворить чувственное желание, убежать от преследователя или задержать хулигана, оказать помощь случайному прохожему, любоваться пейзажем или полотном художника и т. д. Достигнув любой из этих целей, мы, разумеется, получаем удовлетворение.
А что остается от этих целей? Только приятные воспоминания.
Более отдаленные цели придают жизни смысл и направленность. Их достижение требует максимальных усилий, нередко в течение всей жизни. Если цель достигается легко и быстро, она не будет столь ценной для индивида. Отдаленная цель — это путеводная звезда, которая длительный период жизни определяет курс человека, помогает из возможных вариантов решений выбрать то, которое приближает его именно к этой, а не другой цели.
Что является стимулом, побуждающим нас к тем или иным поступкам? Задумывались ли вы, читатель, над этим вопросом? Не секрет, что один из важнейших, если не самый важный, стимулов деятельности человека — желание, чтобы его достижения были одобрены. Но... почему-то люди настойчиво отрицают это. Стесняются, что ли? Тем не менее, жажда одобрения и признания — очень мощный стимул, и ничего в этом постыдного нет. Безусловно, они не должны быть неискренними и «дутыми», а соответствовать достижениям.
Как-то в беседе со старым профессором, известным ученым, его аспирант, не чаявший души в своем шефе, задал не очень деликатный вопрос: «Как могло случиться, что вас не избрали в академики или хотя бы в члены-корреспонденты?» На это мудрый старик рассказал не то анекдот, не то притчу о Катоне-старшем — выдающемся римском философе и государственном деятеле. «Позор, — сказал Катону-старшему его друг, — что до сих пор в Риме не воздвигнута твоя статуя! Я хочу создать специальную комиссию в Сенате». — «Не нужно, — отвечал Катон. — Зачем? Пусть лучше спрашивают, почему нет статуи Катона, чем удивляются, зачем она здесь стоит». Так Катон и мудрый профессор-медик нашли очень удобную форму самоутверждения. Профессор, о котором я сейчас вспомнил, прожил трудную, долгую и интересную жизнь. Вероятно, он мог бы достичь большего, чем заведования кафедрой. Но он был счастлив тем, что был нужен людям — своим домочадцам, многочисленным ученикам и пациентам. «Я прожил счастливую жизнь», — произнес он за несколько секунд до смерти.
Был ли он самолюбивым человеком? Да. Был ли он скромным? Да. Ему это было нетрудно, поскольку у него было, отчего быть скромным. Он знал себе цену.
В этой связи вспоминается «скромность» другого ученого. Ему недавно присвоили звание профессора. Мы встретились спустя месяц-полтора после этого события. «Поздравляю вас», — сказал я, пожимая его руку. «С чем?» — удивился новоиспеченный профессор. «Как с чем? С профессорским званием!» — «А, с этим... Да брось ты», — сказал он, махнув рукой, как будто речь шла о чем-то повседневном, обычном, как будто ему уже сотни раз приходилось получать профессорское звание.
Ложная скромность. Видимо, для обычной скромности у него ничего не было. Демонстративное равнодушие показало эмоциональную выхолощенность этого человека, который даже не умел гордиться собственными достижениями. Может быть, он сам сомневался в них? Весьма возможно. Своими настоящими успехами должно гордиться. Чему мы радуемся и о чем печалимся? Разумеется, крупным успехам или неудачам. Но не только им. Разве часто в нашей жизни происходят крупные события?
Совсем не каждый день мы заканчиваем школу или поступаем в институт, защищаем диплом или диссертацию, женимся или разводимся, поступаем на новую работу, приобретаем автомобиль или теряем крупную сумму денег. Чаще всего мы имеем дело с повседневными событиями, с буднями. Большинство из нас, говоря о буднях, добавляет эпитет «серые». А так ли они бесцветны, серы?
Д. Гранин в романе ^Картина» описал сценку, когда герой — очень занятой, деловой человек — вдруг ловит себя на том, что не испытывает ни раздражения, ни нетерпения от такой прозаической, несвойственной ему деятельности (вернее, бездеятельности), как наблюдение за примеркой и покупкой кофточки любимой женщиной. «Наблюдая издали, Лосев удивился себе: он не испытывал нетерпения. Примерка тоже входила в щедрую длину прожитого дня. День блистал, переливался гранями каждого мгновения. Он сделал важное открытие: если отдельно рассматривать всякий час, если погрузиться в него, тогда открывается равноправие любой крупинки жизни, всего, что происходит. Нет времени пустого, ненужного. Примеривание кофточки не перерыв, не подготовка к будущему. Какой же тут пустяк, если обнова — удовольствие, обновление, тут и риск, и надежда, и игра. Жизнь — вся — может состоять из таких чудес, которые надо уметь увидеть. Когда он открыл эту истину, он уверился, что будет жить иначе. Он не понимал, что само по себе знание этой истины мало что дает человеку».
Действительно, знание этой истины — еще не все. Нужно уметь следовать тому, что стало понятным и важным. Глобальные события (радостные и печальные) — редкость в нашей жизни, а серая повседневность — не такая уж серая, если приглядеться повнимательней. Почему, взрослея, мы перестаем радоваться яркому солнцу и зеленой траве, майскому жуку и серебряному бисеру росы на паутинке, жужжанию пчелы и бесшумному полету снежинки, ее абсолютно правильному орнаменту? Куда делось удивление от созерцания падающих капель дождя или радуги? Почему мы перестаем радоваться новым ботинкам или маленькой услуге приятеля?.. Все воспринимается как нечто само собой разумеющееся, ничтожное, не заслуживающее внимания. Подавай нам только что-то необычное, неповторимое, новое! Но ведь так не бывает! Вся наша жизнь состоит из повседневностей, а уж от каждого из нас зависит, под каким ракурсом мы на них посмотрим, сумеем ли на обыденные явления взглянуть по-новому.
Мудрецы, философы, государственные мужи, поэты и писатели всех времен и народов высказывали свои суждения о счастье, советовали, как быть счастливым. Одни подчеркивали необходимость стремления к счастью, законность желания человека быть счастливым; другие уточняли, что человек может быть счастливым лишь тогда, когда и окружающие его люди счастливы; третьи обращали внимание на те свойства личности и те условия, без которых человек не может быть счастливым. Все они говорили о собственном взгляде на счастье, и, вероятно, многие их советы окажутся полезными потомкам. Тем не менее каждый человек должен иметь свое собственное представление о счастье.
«Счастье — это когда тебя понимают», — написал герой фильма «Доживем до понедельника» в своем школьном сочинении. Единственная строчка. В ней герой выразил свое отношение к теме: «Что такое счастье?» Увы, учительница была возмущена и растеряна. Ока полагала, что ученик ее оскорбил, отказавшись писать пространное сочинение с введением, основной частью и заключением. Если бы она понимала юношу, то обратила бы внимание на его лаконичный афоризм, В котором раскрылся внутренний мир ее ученика, его мироощущение, психический настрой. Ох, как несладко было в то время юноше!..
«Я так счастлива, — радостно сообщила девушка своей приятельнице. — Завтра мы идем в загс подавать заявление». Через несколько месяцев, разочаровавшись В супруге, она была рада разводу и проклинала тот день, когда был заключен столь непрочный союз. «К счастью, мы быстро развелись», — будет она говорить в последующем. Была ли она счастлива, и если да, то когда? Что это: миг, момент или процесс, «хроническое» состояние?
«Хронического счастья так же нет, как нетающего льда», — писал А. Герцен. Значит, счастье — явление преходящее, временное? А может быть, так и нужно? Может быть, действительно лучше, когда счастье непостоянно, когда за него нужно бороться, чтобы удержать? Не напрасно писатели и поэты рядом со словом «счастье» употребляют определение «неспокойное, трудное». Разве может быть счастье полным? Разве оно может быть легким? Легкое счастье — это скорее не счастье, а удача. Счастье нужно выстрадать, и только тогда им можно насладиться в полную меру. «Счастья целиком без примеси страданий не бывает», — говорил В. Шекспир, а уж он знал, что такое страдание и что такое счастье.
Сколь ни древни попытки дать рецепт счастья, столь же они и несовершенны. Не может быть одинакового счастья для всех, поскольку все люди разные. «Человек таков, каково его представление о счастье», — говорил В. Сухомлинский. Этот афоризм может иметь и обратную формулировку: счастье каждого таково, каким есть этот каждый.
Сколько раз мои пациенты говорили о том, что они несчастливы! Я с ними согласен. Невротик не может быть счастливым.
Если невротик классический пример несчастного человека, то задача психотерапевта научить своего пациента быть счастливым. Возможно ли это? За свое ли дело берется доктор? Ведь у каждого свой взгляд на счастье. А что думают по этому поводу ученые? Кто-нибудь, наконец, даст определение счастья?! Выйдет ли на орбиту наука о счастье? Появятся ли «счастьеведы»? Будут ли в этой науке свои Колумбы, Ньютоны, Ломоносовы, Эйнштейны?
Пока в этом направлении делаются лишь первые шаги. На сегодняшний день никто не может дать общей формулы счастья. Ни материальный достаток, ни образование, ни возраст, ни другие отдельные факторы не могут служить главенствующим его критерием. Как же быть?
Я не могу себя отнести к «счастьеведам», но общение с больными неврозами позволяет сделать некоторые выводы.
От чего страдает невротик? От того, что он не может решить свой личностный психологический конфликт, не понимает его сути, не видит его, а нередко и не хочет видеть. Так или иначе невротик не знает себя: либо переоценивает (при неврастении и истерии), либо недооценивает (при неврозе навязчивых состояний, психастении). Отсюда — нереальные, недостижимые цели этих людей и неизбежные разочарования. Как часто невротик считает себя «невезучим»! В большинстве случаев это не соответствует действительности. При чем здесь везение (как случайное явление), если цели и задачи, которые постоянно ставит перед собой личность, не соответствуют ее возможностям, если самооценка не совпадает с оценкой окружающих? Такие «невезучие» часто говорят, что им уже ничего не хочется. Для них напомню удачное выражение Монтеня: «Кто никуда не плывет —для тех не бывает попутного ветра».
Познать себя, свои реальные способности и возможности, найти свое место в обществе действительно трудно. Но ведь это реальный путь к счастью. Не следует бояться идти по этому трудному пути, на котором можно узнать в первую очередь свои ошибки, свои недостатки, завышенные или заниженные требования к себе. Не начинайте поиск причин своих трудностей вне себя. Это в последнюю очередь. Только познав и поняв самого себя, можно ставить реальные цели, осуществление которых дает ощущение радости и счастья.
И, наконец, последнее суждение. Оно принадлежит великому К. Марксу и подчеркивает, что счастливым человек может быть только в обществе, только в коллективе, ради которого он и должен жить: «...Опыт превозносит, как самого счастливого, того, кто принес счастье наибольшему количеству людей».
| → > |
|---|
