Клиницисты давно заметили существенную особенность истерических симптомов: симптом болезни, сама болезнь оказываются желательными, нужными, дающими определенные выгоды в сложившейся ситуации (либо выход из тяжелых условий, либо уход от не устраивающей действительности). Отсюда возник термин «бегство в болезнь», «уход в болезнь от действительности». И. Павлов считал, что подобные болезненные состояния, которые однажды помогли больному выйти из сложной ситуации, могут закрепляться по типу условного рефлекса. Этот механизм лежит в основе истерической фиксации болезненного симптома. Симптом или болезнь становятся условно приятными, нужными, выгодными больному.
Вспоминается в этой связи случай, описанный профессором М. Свядощем: девушка долго ждала, когда же робкий кавалер наконец-то поцелует ее. Во время прогулки она случайно оступилась и упала прямо ему на руки. Именно в этот момент молодой человек и решился на долгожданный поцелуй. В последующем, когда девушка, а потом уже и взрослая женщина, чего-то хотела добиться, она падала в обморок. Почему? Да потому, что первый раз ее случайное падение оказалось кстати, оказалось приятным. Далее по механизму условного рефлекса...
Вернемся к «колиту», от которого А. Мунте лечил молодую графиню и который «был ей гораздо полезней аппендицита», так что ее «большие глаза сияли всем светом юности». Что за болезнь была модна в высшем свете? Та же самая истерия, о которой мы ведем разговор! А. Мунте говорит духовнику графини, взволнованному ее болезнью: «Да, я могу мгновенно вылечить графиню, потому что она больна колитом не более нас с вами. Не было у нее и аппендицита. Все это только нервы и воображение. Но если сразу отнять у нее колит, она может потерять душевное равновесие либо подыскать еще худшую замену болезни — морфий или любовника...»
Болезнь графини объяснялась огромной разницей в возрасте между ней и супругом, сексуальной неудовлетворенностью, бездельем, поиском повода, который бы освободил от близости со старым графом. Не напрасно ведь она поинтересовалась: «Не заразен ли колит?» К ее сожалению, колит был не заразен.
После посещений трущоб Парижа, где А. Мунте оказывал бесплатно помощь беднякам, где графиня увидела настоящую нищету, рахитичных детей, обитателей беднейших кварталов, на вопрос врача, не раскаивается ли она, что поехала с ним, графиня ответила: «Раскаиваюсь? О нет! Я вам очень благодарна, только... только Мне так стыдно!» Довольно своеобразный и, вероятно, единственно правильный психотерапевтический прием привел пациентку к выздоровлению через постепенное осознание своей болезни, самой себя, своего места в жизни.
Нужно отметить, что в описаниях старого шведского врача сквозит неприязнь к своим истеричным пациенткам из аристократии. Их манерность, демонстративность, просоциальность часто вызывают чувство неприязни, тем более что даже болезнь ими выставляется под ракурсом своей необычности, несчастности. Вспоминаются слова А. Чехова: «Человек любит поговорить о своих болезнях, а между тем это самое неинтересное в его жизни». Что касается больных истерией, то именно они больше всего любят поговорить о своих болезнях, любят свои болезни, отнюдь не считая тему скучной. В таких разговорах истерик может подчеркнуть все, на что он способен, и тут же сослаться на «проклятую» болезнь, которая не позволяет полностью раскрыть свои таланты. Не напрасно больных истерией часто путают с симулянтами, обвиняют в нечестности. Для них такое обвинение еще больший конфликт, чем тот, который вызвал невроз. В ответ на недоверие появляются новые симптомы, больные чувствуют себя все хуже.
Так было у одной из пациенток, которая жаловалась дежурному врачу на онемение рук и ног, головную боль. Доктор, по мнению больной, недостаточно внимательно осмотрел ее, выразил, как ей показалось (а может быть, так и было), недоверие ее жалобам. Через 30—40 минут после его ухода у больной развился истерический паралич левых конечностей, судорожные подергивания мыши лица, расстройства речи по типу истерического заикания. Картина болезни соответствовала представлению больной об инсультах. Она не могла знать, что есть четкие дифференциально-диагностические признаки, позволяющие отличить истерический паралич, истерические расстройства речи и судороги от аналогичных симптомов органического происхождения. Она внушила себе эти симптомы, и они появились так, как она их себе пред ставила. Средства больной, применяемые ею для собственной защиты в ситуации психологического конфликта, совершенно не были оправданы целью. В результате больная в течение 3—4 недель была прикована к постели, заикалась. Постепенно эти явления прошли без следа. Но ведь докторов-то она проучила! Так считала больная, и, пожалуй, в чем-то она и права. Правда, эта правота напоминает угрозы детей в адрес родителей: «За болею, буду кашлять и умру! Вам назло!»
У больных истерией, как уже отмечалось, механизмы вытеснения, забывания срабатывают особенно легко. «Бегство в болезнь» как проявление гипосоциальности может навлечь на истерика обвинения в нечестности, трусости, уходе от ответственности. Такие обвинения неприятны и неприемлемы для любого человека. Их довольно трудно пережить: не хочется падать ни в собственных глазах, ни в глазах окружающих людей. Тем не менее тщательное наблюдение за больными, подробнейшие беседы, анализ жизненного пути и настоящей ситуации могут показать факт сознательного участия больного в формировании болезни, открыть в темных уголках памяти заветный тайник, где аккуратно сложены мотивы и цели истерических симптомов. Нужно только помочь отыскать его, поскольку сам больной активно это делать не намерен, не желает ни видеть, ни помнить факт своего участия в образовании, формировании и закреплении симптома болезни.
Э. Кречмер описывает такого больного — солдата кайзеровской армии: «Молодой деревенский парень странствовал на войне в течение многих месяцев без всякого терапевтического успеха из одного стационара для невротиков в другой; он был этим очень доволен и лежал в постели в хорошем настроении. Каждая попытка терапевтически подойти к нему вызывала у него настоящие ураганы всяческих истерических разрядов: дрожание... судороги и сумеречные состояния; сопротивляясь, он извивался, как червь, на полу, подергивался, бился, кричал. Если же его оставляли в покое, он был спокоен и благодушно настроен. Никому не известно, каким образом заполучил он к себе в темную комнату гармонику, за игрой на которой я его однажды застал. Под ее звуки он уверял меня: «Меня никто не вылечит! А как только меня отпустят домой, я встану и буду работать». Все симптомы, которые принято считать истерическими, были у этого человека в самой тяжелой степени. Он хорошо знал мотивы своей истерии, детально обосновал и высказывал с циничной откровенностью».
Еще один похожий случай. Больной В., 54 лет, находился в терапевтическом отделении по поводу болей в сердце, периодически обострявшихся настолько, что заболевание внешне напоминало картину инфаркта миокарда с отеком легких. Однажды В. попал с такой картиной даже в реанимационное отделение одной из больниц Приморского края, где он жил и работал. Насторожило и удивило то, что через 10—12 дней В. уже был выписан домой.
В прошлом после какой-то психотравмы больной перенес паралич ног и длительное время лечился в различных стационарах. Сейчас ноги в полном порядке, нет никаких, даже остаточных, явлений после паралича. Пожалуй, паралич можно брать в кавычки или ставить перед ним определение истерический. Это ясно. Но истерик в реанимации?! Истерический отек легкого?!
Согласно заключению терапевтов и данных электрокардиографии инфаркта сердца нет, да и стенокардия «копеечная», с натяжкой. Отека легкого тоже нет. Больной упорно связывает ухудшение состояния с переменой погоды, которая, как известно, в Приморском крае весьма капризная.
Недвусмысленный вопрос: «Чем бы мы смогли помочь вам? Чего бы вы хотели?». Предполагалось, что больной будет просить снять приступы, которые стали чуть ли не ежедневными (вернее, еженощными). Каково же было удивление, когда В. попросил дать заключение о невозможности жить в Приморском крае в связи с болезнью. Вот таким образом раскрылись истинные мотивы и цели, ради которых больной так страдал. Руководство не отпускало В. с работы, так как он был связан условиями договора. Значит, в данном случае у больного истерией не было особого вытеснения. Он четко знал, что он хочет, и в известной мере сознательно шел на госпитализацию даже в реанимационное отделение.
| → > |
|---|
